Ровно три года назад, 28 декабря 2012 года, президент России Владимир Путин подписал закон о запрете усыновления российских сирот в США. Тогда по стране прокатилась волна протестов против этого закона. Чиновникам было велено заняться решением проблем сиротства. Но спустя три года кардинальных изменений в системе не произошло.
Неизменным осталось и отношение главы государства к этому закону. На итоговой в 2015 году пресс-конференции Владимир Путин, отвечая на вопрос журналиста о возможном пересмотре или смягчении этого закона, довольно жестко ответил, что никаких смягчений и пересмотров не будет. За все это время не помогли никакие аргументы противников закона, которые говорили о том, что в России в собственных семьях в год погибает полторы две тысячи детей. Говорили о том, что есть закон о российском приоритете на усыновления. Стало быть, американцы берут только тех детей, на которых не претендуют российские усыновители. Очень часто это дети с тяжелейшими диагнозами.
Напомним, закон Димы Яковлева был принят в ответ акт Магнитского. Согласно которому американцы всего лишь намерены были отказывать в визах тем российским чиновникам и силовикам, которые причастны к пыткам и гибели российского юриста Магнитского. И вот в ответ на визовые санкции для взрослых и отнюдь небеззащитных российские власти по существу сделали невыездными беззащитных сирот. Закон был принят депутатами и сенатом.
Три года назад, после принятия этого закона, 52 ребенка, по которым уже была начата процедура усыновления, так и не была закончена. Дети, в большинстве своем, остались в детдомах. Сейчас картина несколько поменялась. Детей в сиротских учреждениях стало меньше. Хотя усыновлений намного больше не стало. Чиновники от опеки раздают детей в приемные семьи, это такая форма устройства при которой ребенок сохраняет статус государственного, а значит, в любой момент может быть возвращен. Приемным родителям платят зарплату за воспитание государственного ребенка.
Отмена американского усыновления статистику российского усыновления кардинально не изменила, говорят в общественных организациях, которые помогают российским усыновителям. Десятки тысяч детей по-прежнему остаются в детских домах. Особенно это касается детей-инвалидов. Большинство из них, с принятием этого «антидетского» закона, как его еще называют, обречены на жизнь в госучреждениях – сначала детдомах, потом домах инвалидов.
О том, как сейчас обстоят дела с усыновлениями в России, что изменилось за эти три года — с президентом общественной усыновительской организации «День аиста» Евгенией Соловьевой поговорила Мелани Бачина.
– Женя, вот уже три года, как в России принят закон Димы Яковлева, запрещающий американцам усыновлять российских детей. Три года назад чиновники очень много говорили о том, что нужно заняться проблемой сиротства, устройством детей-сирот в семьи, много было разных инициатив. Вот сейчас три года спустя что принципиально изменилось в жизни детей-сирот?
– Попробую объективно сказать об изменениях. Притом, что они произошли вне зависимости от того был бы принят закон или не был бы он принят. В силу разных причин, сейчас очень мало детей, особенно в домах ребенка, юридический статус которых позволяет их усыновить. И вообще детей в детских сиротских учреждениях стало очень мало. Я думала, что это только российская практика, но недавно вернулась из Казахстана — там такая же история. Допустим, был дом ребенка на 120 мест, теперь там стабильно 60. Это везде. Отчего это? Я думаю это вопрос к демографам…
– То есть меньше стали рожать те, кто потом отказывается от своих детей?
– Я думаю, да. Сейчас все-таки больше появилось осознанного родительства. А вот что изменилось в жизни детей-сирот… Я скажу, как руководитель организации усыновителей, вообще сейчас потенциал приемных родителей вырос количественно. Наша школа усыновителей существует уже десять лет, поток по-прежнему идет стабильный и если раньше приходили люди, которые говорили, вот хотят побольше узнать, подумать, смогу ли я, много спрашивали о формах семейного устройства, то сейчас идет очень много людей с уже принятым решением, и которые хотят ребенка именно усыновить, а не взять в приемную семью, например. Но здесь совершенно ни при чем закон Димы Яковлева, это просто такая тенденция: десять лет, как об усыновлении стали говорить активно, открыто, появилось уже много реальных историй успеха именно российского усыновления, сформировались сообщества родителей-усыновителей, стала возможной помощь и психологическое сопровождение и вот через десять лет люди стали готовы.
То есть выявился усыновительский потенциал, но он появился благодаря разрешительным мерам, а не запретам.
А вот благодаря запрету появились реальные пострадавшие.
Напрямую те дети, чьи конкретные усыновления «зависли» три года назад, не помню точно сколько их было, только в нашей Новосибирской области – 8, кажется (или нет, не буду фантазировать), это были дети с очевидными инвалидностями. Это дети, которых россияне в принципе не берут, а если берут, то в этих случаях говорят: «Вот случилось чудо»! Одного мальчика, который «завис» после принятия этого закона мы сами по каналам усыновительской дружбы устраивали в семью, он был слабослышащий. И это было одно из чудес.
– То есть из тех, кто завис тогда, три года назад, только один попал в семью?
– Нет, из наших новосибирских многие, на самом деле (я лично знаю о троих), но в судьбе одного ребенка мы прямо принимали участие, мы ему искали и нашли родителей и сейчас состоим с ними в переписке.
Знаю, что дети с синдромом Дауна остались в системе точно. Потому что вообще вот эта история ударила именно по детям с очень серьезными особенностями здоровья. Тот же синдром Дауна. Российские семьи практически не усыновляют детей с синдромом Дауна. Все такие усыновления по России – по пальцам пересчитать. В Новосибирске в моей практике такого не было никогда, чтобы приняли не то, что на усыновление, но и в приемную семью. Этого не было вообще.
Маленькие дети в сиротских учреждениях, которых можно усыновить, в большинстве своем это, к сожалению, дети с серьезной инвалидностью, и я знаю, что их история могла быть успешной с тем же американским (и не только) усыновлением. Потому что там есть давний опыт специальной подготовки семей, которые принимают именно таких детей.
У нас такой практики нет. В Москве, я знаю, организации готовят к приему детишек с особенностями здоровья, но я не могу сказать, что это поток. Да, принимают детей, учат реабилитировать, они учатся в коррекционных школах, но иногда там и нет даже никакой умственной отсталости, а лишь задержка развития. И другое дело дети с синдромом Дауна, или дети с такими поражениями конечностей, когда нет ручек или ножек, когда требуется серьезное хирургическое вмешательство. Я не знаю за десять лет ни одного случая, кто принял бы у нас такого ребенка. Я соглашусь, что далеко не всегда иностранцы усыновляли только инвалидов. Всякие были. И выбирали, и копались, как говорится. Но опять же, было время, когда в системе было много детей, которые нуждались в родителях, и я тогда говорила, что на всех хватит, главное чтобы ребенку было хорошо. Но сейчас, действительно, российских усыновителей много, и ребятишек без серьезных особенностей стало легко устроить в семью. Но я говорю об особых детях. Да, так вышло, что именно Америка имеет огромный опыт по реабилитации этих детей. Если бы можно было пусть не отменить, но хотя бы как-то смягчить этот закон.– Внести изменения в закон и разрешить усыновлять детей-инвалидов?
–Ну, как-то так. Я считаю, что к этому вопросу надо вернуться. Как человек, который стоит на земле, я понимаю, что это нужно. Потому что за десять лет у нас в школе была только одна пара, которая говорила, что хочет усыновить ребенка с синдромом Дауна. Но они были очень молодые, после обучения, кстати, осознали, что не готовы.
– То есть эти дети, получается, сейчас обречены на то, чтобы жить в детдомах, потом в домах инвалидов и шансов в России попасть в семью у них нет?
– Это так. По крайней мере — пока так.
– А в целом за эти три года изменилось у усыновителей отношение к закону Димы Яковлева?
– Отношение не изменилось. Но в разговорах сейчас появилось, если было бы возможно внести изменения в него насчет детей с инвалидностью. Если бы речь шла, действительно, об интересах отечества, чтобы сохранить детей в российских семьях, то тогда достаточно было бы каких-то корректировок самого процесса, и не нужен был бы этот закон. Но это если бы речь шла, действительно, об интересах страны и семей. Сейчас же запрет на усыновление иностранцами не мотивирован логически никак. Нет и все. А почему? Повторю, этих детей россияне по-прежнему не усыновляют.
– Вы сказали, что сейчас детей стало меньше, но у них нет юридического статуса – это что значит и какие у этого мотивы?
–Про мотивы, я как оптимист, всегда думаю, что мотивы были позитивные, что хотели как лучше. В рамках сохранения биологических семей, не будем скрывать, на самом деле были раньше перегибы и лишали родительских прав, наверное, больше, чем нужно было, а вот помогали и занимались профилактикой в кризисных биологических семьях, наверное, меньше, чем нужно было. Но вот последние два года, новый тренд на сохранение биологической семьи. И это верный путь, если семья ресурсная и ей можно помочь, но..
– Но тут опять перегибы?
– В рамках этой новой идеи было принято – шире использовать такую возможность, как временное размещение ребенка на государственное попечение. То есть можно поместить ребенка по заявлению родителя на какое-то время в сиротское учреждение, а в это время предполагается, что с семьей ведется работа. Работа на выявление их родительского ресурса, на понимание, можно ли этот ресурс восстановить, есть ли он, если он есть, то его восстанавливают и ребенок возвращается, получается, после реабилитации родителя в кровную семью. Причем, сначала услугу можно было использовать дольше полутора лет. В прошлом году в Новосибирске добились, что можно размещать ребенка временно только на четыре месяца, причем речь идет об активном участии биологических родителей в жизни ребенка во время, пока они живут в разлуке.
Но я считаю, что этим очень сильно увлеклись. И таких детей (опять же из личных впечатлений по посещениям детских сиротских учреждений) в некоторых местах стало большинство. То есть дети в сиротских учреждениях есть, но это не сироты, это даже не социальные сироты, это родительские дети, которые там оставлены по заявлению. А вот какая ведется работа с этими семьями, ведется ли она настоящая, и достаточно ли вообще этого периода (временного размещения) и возможно ли вообще реабилитировать семью в отрыве от ребенка – это вопрос вопросов. Вот, опять же, у нас в Новосибирске пытаются эту проблему решить. О временных семьях заговорили, это чтобы дети попадали на это время не в детские сиротские учреждения, а во временные семьи. Но все это пока такое сырое…
Меня смущает, что всегда у нас все проверяется опытным, практическим путем. А практика здесь – это судьбы детей. Я бы предпочла, чтобы сначала это было выверено теоретически, а потом уже проходило широкую апробацию на практике. Потому что детство такое короткое. Мы, конечно, можем апробировать что-то годами, пробовать ,как лучше, а у конкретного ребенка детство кончится, и шансы будут потеряны все.
Источник: http://www.tv2.tomsk.ru/
